МУМИЯ

О том, что  одеваться  надо  нарядно,  Руська  вспомнил  в  последний момент.

- Мама! - позвал он. - Слушай, нам Галя Карповна вчера  сказала,  что вместо уроков мы пойдем в театр и надо надеть что-нибудь такое...

- Галина Карповна, - автоматически поправила мама,  не  отрываясь  от плитки. На сковородке скворчали картофельные оладьи. -  Подожди,  а  какой такой театр?

Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?

Всегда предупреждали... - нахмурилась мама.  -  Что  же  ты  вчера-то молчал?

- Забыл, - вздохнул Руська.

- Забыл... ах, ты же...

- Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже в театрах, и ничего...

- Может, и ничего, - мама смотрела  куда-то  в  угол,  -  а  может  и чего... и отец ушел...

- Да ладно  тебе,  -  Руська  не  понимал,  из-за  чего,  собственно, расстройство. - Ты мне лучше дай  какую-нибудь  деньгу,  я  там  в  буфете чего-нибудь посмотрю...

- Господи, - сказала мама. - Добытчик ты наш...

Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие и любил,  но мама почему-то всегда старалась делать бледные, мягкие.  Оладьи  он  запил большой кружкой приторного морковного чая.

- Вот это наденешь, - сказала мама.

- Он колючий, - запротестовал Руська. - И жаркий.

- Потерпишь, - отрезала мама.

- Но ведь в театр же...

- О, господи, - сказала  мама  предпоследним  голосом.  -  Не  будешь забывать вечерами... сказал бы вчера, попросила бы Раду Валерьевну,  чтобы выписала тебе освобождение...

Это уже было настолько ни к селу, ни к городу,  что  Руська  перестал сопротивляться - даже мысленно - и натянул "секретный"  свитер.  Секретным свитер был потому, что в него мама ввязала сплетенный косицей  волос,  так что от некоторых чар и от дурного глаза свитер оберегал неплохо.

- А вот это - на шею,  -  сказала  мама  и  завязала  на  семь  узлов шелковую веревочку. - Будут отбирать - отдай. И говори, что нашел.

- Что я, совсем маленький, что ли? - обиделся Руська. - Учишь как все равно...

- Большой ты, большой, - сказала мама. - Потому и  говорю.  С  малого какой спрос...

Ха! Возле школы уже стоял автобус, и Галя Карповна  махала  рукой  из двери. Класс плющил носы о стекла.

- Вечно ты, Повилихин, приходишь в последнюю минуту, -  с  полоборота завелась Галя Карповна. - Ты да Хромой, двое вас таких гавриков...

- Не опаздываю же, - резонно возразил Руська.

- Я сколько раз говорила: приходить за  пятнадцать  минут  до  начала уроков! Звонок не для вас, звонок для учителя! - и что-то  еще  в  том  же духе.

Руська молча обогнул ее с наветренной стороны и двинулся по  проходу, ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.

- Ксива есть? Ксивы нет. До свидания, - пробормотал он  негромко,  но так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседка по двору и по алфавиту, фыркнула.

- С тобой не занято? - спросил Руська.

- Садись, - сказала Машка. - Она все равно не придет.

- Откуда ты знаешь?

- Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?

- Ну?

- В Кремль!

- Как - в Кремль? Вчера же говорили, что в театр...

- Ты и поверил, глупышка?

- В лоб дам, - пообещал Руська.

- Ну и как хочешь, - обиделась Машка, хотя уж не ей обижаться. -  Вон - мест много...

- Подожди. А зачем - в Кремль? Что там делать?

- А то ты не знаешь?

- Чего?

- Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?

- Слышал, - неохотно сказал Руська. - Только все это как-то... как-то не  так...   Мама   рассказывала:   их   возили   торжественно,   отбирали самых-самых... они цветы дарили, рапорт читали...

- Говорят, что всех возят только не велят  об  этом  рассказывать,  -прошептала Машка и резко отвернулась.

- О чем вы тут шепчетесь? - возникла рядом Галя Карповна. - Я миллион раз говорила, что шептаться нельзя,  хочешь  что-нибудь  сказать  -  скажи громко, при всех.

- Вон Хромой идет, - громко и при всех сказал Руська.

Толик Хромой - это у него настоящая фамилия,  прозвище  у  него  было Костыль - запыхавшись, вскочил в автобус.

- Тебя одного и ждем, - сказала Галя Карповна. - Сорок  человек  тебя ждут!

- Я опять опоздал? - удивился Толик.  -  Ну  никак  не  могу  к  этим трамваям приспособиться.

- Объяснять будешь директору, - сказала Галя  Карповна.  -  Так,  нет Полубояринова, он болеет, и нет Стеллы Мендельсон... Галя Карповна поджала губки. - Водитель, поехали!

Толик плюхнулся на пустое сиденье - как раз через проход  от  Руськи. Расстегнул портфель, вынул кляссер и подмигнул Руське. Руська  привстал  -Галя Карповна как раз отвернулась и говорила что-то водителю -  и  шмыгнул через проход.

- Во, как и обещал... - начал Толик, но Руська его перебил:

- Знаешь, куда едем?

- Ну... куда? - вздрогнул Толик.

- В Кремль... - от Толикова испуга Руська немного растерялся.

- Как же так... мне же нельзя, я ведь уже был... - зашептал Толик,  -почему вчера не сказали?.. я ведь был весной, мне нельзя...

- Так скажи Гале, - предложил Руська.

- Не отпустит... а то еще мамке на работу сообщит - и все... ох,  как же это я... осел, ведь так не хотел идти, думаю: ногу бы сломать...

- Так ты там был? - прошептал Руська?

- Ну да, я же говорю - весной, еще когда в той школе...

- Слушай, а что там?

Толик замолчал, уставился куда-то в бок.

- Так что? Почему все так бояться?

- Сам увидишь... да никто и не боится... а так... я не знаю. Я правда не знаю. Водят,  все  показывают...  Глав-пушку,  Глав-колокол...  картины разные, сабли, пистолеты старинные... ну и это...

- К самому?

- Ну... Слушай,  Руська,  хочешь  я  тебе  все  свои  марки  отдам  и расскажу, что мне один большой парень рассказывал, а за это буду  там  все время за тебя прятаться? Потому что ты не ходил еще, тебе можно, а  я  уже ходил...

- Хорошо. А что он тебе рассказывал?

- Значит так. Когда-то давно сам умер - или как будто  бы  умер...  и те, которые с ним были,  соратники  -  они  решили:  сохранить  его  тело, сделать мумию и выставить в музее, чтобы все видели и знали, какой он был. Ну и вот... сделали мумию, а потом к ним приходит один маг  и  говорит:  а хотите, я его... ну, мумию, то есть... оживлю? А те без него не знают, что делать, говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было...

- Опять  шепчетесь?  -  налетела  Галя  Карповна.  -  Я  сколько  раз говорила: шептаться нельзя! Хочешь что-нибудь сказать  -  встань  и  скажи громко! Повилихин, а кто это тебе разрешил пересаживаться? Сядь немедленно обратно!

- Так мы договорились? - одними губами спросил Толик.

Руська кивнул.

Их долго не пропускали в Красный Круг - проверяли какие-то  бумаги  у водителя, что-то еще. Потом в автобус вошла толстая тетка в черной кожаной куртке с железной пентаграммой на рукаве и наганом на поясе.

- Какие красавцы! - сказала она, разглядывая класс. -  Наше  будущее! Поезжайте, водитель...

Когда автобус пересекал Красный Круг, Руська вдруг озяб. Он покосился на Машку: у Машки дрожали губы. Ни фига себе... Автобус свернул направо, и Руська увидел Кремль -  во  всей  его  красе:  красные  с  золотом  стены, бронзовые шестиконечные щиты на зубцах, башни с железными пентаграммами на шпилях -  и  сверкающая  в  лучах  солнца  тонкая,  как  кружево,  золотая сеть-оберег, натянутая между башнями...

- Ух ты! - восхитился Руська.

- А вот эту сеть моя бабушка вязала, -  сказала  Машка.  -  Не  одна, конечно...

Ворота перед автобусом открылись, пропустили его, закрылись.

- Выходите и стройтесь! - скомандовала тетка с наганом. Снаружи остро пахло ладаном: трое в таких же, как  у  тетки,  кожаных  куртках  обходили автобус  кругом,  махая  кадилами  и  шепча  заклинания.  Класс  топтался, озираясь.

- Построились, построились! - торопила тетка. -  Чему  вас  только  в школе учат?

Наконец, класс выстроился в одну линейку.  Галя  Карповна  бегала  за спинами, топая, как шумное приведение.

- У кого есть магические  предметы,  амулеты,  обереги  -  сдайте!  -потребовала тетка.  -  Потом  то,  что  дозволено  к  ношению,  будет  вам возвращено.

- У меня - вот... сказала Машка, протягивая кусочек янтаря.

- И у меня, - Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.

-  И  у  меня...  и  у  меня...  -  класс  сдавал  оружие:  маленькие пентаграммки, старинные монеты, кроличьи лапки, крошечных костяных кошек и слоников...

- Не стыдно быть такими суеверными? - укорила тетка. - А еще в  школе учитесь... Теперь мы проверим вашу честность. Федор, где ты?

Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучелом  обезьянки на плече. У Руськи упало сердце: теперь все... Прикинься шлангом, велел он себе, бить ведь не будут...

Горбун медленно шел  вдоль  выстроившегося  класса,  что-то  шепча  и прихихикивая. Он дошел до Руськи и вдруг остановился, будто  принюхиваясь. Со слабым хрустом, слышным так, как если бы ломался лед на реке, обезьянка приподняла веки и стала выпрямлять скрюченную,  прижатую  к  груди  ручку. Тонкий черный палец уставился Руське пониже подбородка. Страх  был  такой, что Руська перестал чувствовать себя - тело стало чужое и как из ваты.  Не описаться бы... Он, может быть, упал бы - но сзади подхватили, обшарили  и нашли, конечно, веревочку.

- Эт-то что? - грозно нависла над  ним  тетка.  -  Это  что,  я  тебя спрашиваю?

- В-веревочка...

- Веревочка? А какая веревочка?

- Кра... красивая...

- Я тебе покажу - красивая!  Шелковая  веревочка  с  семью  сионскими узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?

- Не... не знаю...

- Учительница! - воззвала тетка, потрясая рукой с  веревочкой  -  она держала ее двумя пальцами, брезгливо, будто это был глист. -  Учительница! Почему ваши дети не знают самого элементарного?

И тут Галя Карповна удивила Руську.

- Простите, - сказала она. -  В  школу  поступает  список  предметов, запрещенных к ношению. Насколько я знаю, этого предмета там  нет.  Поэтому претензии могут быть предъявлены к наблюдающим инстанциям, но никак  не  к школе и не к ученикам.

Тетка еще поворчала для порядка и  куда-то  ушла,  унося  запрещенный предмет, и никто не догадался, что веревочка эта отвела  взгляд  обезьянки от Руськиного свитера...

- Где ты взял эту гадость? - ненавидяще глядя  куда-то  мимо  Руськи, прошипела Галя Карповна.

- Нашел... - Руська отходил понемногу от пережитого страха.

- Что ты врешь - нашел...

- Правду говорю... клянусь... Лениным клянусь... - прошептал Руська. Он при этом сложил крестом пальцы левой  руки.  Это  подействовало  и

гром не поразил Руську.

Их долго-долго водили по Кремлю, показывая все, что там  было.  Возле Глав-колокола Толик потерялся, но его нашли и вернули.  Потом  экскурсовод рассказывал много интересного про  Глав-пушку.  Глав-пушку  отлил  великий русский мастер Андрей Чохов за много лет до рождения Ильича, но специально для  того,  чтобы  охранять  вождя  от  злоумыслов.Обычнымиснарядами

Глав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Но  вот  если кто задумает что-то злое против Ильича, то  Глав-пушка  тут  же  испепелит негодяя магическим огнем... Руська подумал было, а как же тогда история  с Каплан?.. но спросить не решился.

- А теперь пойдемте - Ильич ждет вас, - сказал экскурсовод с  широкой неподвижной улыбкой.

Класс построили попарно и повели к дверям в большом  доме.  У  дверей стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли "на караул" и  не  шевельнулись ни одним мускулом, пока класс проходил мимо них.  По  ту  сторону  тяжелых дверей ждали люди в кожаных куртках.

-  Пойдемте,  дети,  -  сказала  другая  тетка,  чем-то  похожая   на предыдущую, хотя и совершенно не такая:  худая,  с  длинным  носом.  -  Не шумите, не галдите, не задавайте вопросов сами. Ильич будет  спрашивать  -отвечайте по одному, я буду показывать, кому отвечать. Ильич будет угощать вас конфетами - больше двух брать нельзя. Не набивайте конфетами рот - это некрасиво. После встречи вас покормят в  столовой.  Если  кто-то  хочет  в туалет, сходите сейчас, вон туда, - она показала рукой.

Полкласса воспользовалась предложением.

- А можно я спрошу? - раздался чей-то голос. Руська скосил глаза: это был Венька Степанов, на вид - тихий очкарик...

- Спроси, мальчик, - благодушно сказала  тетка.  Не  знала  она,  кто такой Венька.

- Степанов!  -  предостерегающе  гаркнула  Галя  Карповна,  но   было поздно...

- А это правда, что Крупская отравилась?

Тетку будто  стукнули  палкой  по  затылку.  Она  замерла,  мгновенно сгорбившись, потом  медленно  распрямилась,  откинула  голову  назад,  как кобра, и всем телом повернулась к Веньке.

- Ну что ты, мальчик,  -  сказала  она  медовым  голосом.  -  Надежда Константиновна скончалась от пневмонии, и все  очень  горевали  о  ней,  и Ильич - больше всех... А почему ты спросил? Тебе кто-то говорил  об  этом, да? Кто же?

- В трамвае слышал, - сказал Венька. - Два старика  поругались,  один другому это и сказал.

- Ах, чего только не говорят люди  в  ссоре!  -  вздохнула  тетка.  -Никогда не ругайтесь, дети. А вам, учительница, я советую  уделить  особое внимание этому мальчику. Может быть, имеет  смысл  показать  его  хорошему врачу...

Класс поднялся на второй этаж. У двустворчатой  двери,  обитой  синей кожей с вытесненными  на  ней  пяти-,  шести-  и  семиконечными  звездами, знаками единорога и чем-то еще,  чего  Руська  никогда  раньше  не  видел, стояли совсем уж странные часовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в руках.

- Строимся, строимся, - суетилась Галя Карповна, носатая тетка и  еще какие-то люди. Класс строился, но как-то не так. Наконец, тетка,  которая, похоже, всем тут заправляла, дала сигнал:

- Заходим!

Рыцари с  лязгом  наклонились  вперед  и  взялись  за  ручки  дверей. Невидимый оркестр заиграл марш. Двери распахнулись, и класс стал  медленно вдавливаться в комнату.

Там было полутемно, стоял большой  письменный  стол,  книжные  шкафы, диван, несколько кресел. За столом сидел человек  и  что-то  писал,  какая

перо в чернильницу. На входящих он не смотрел. Наконец, все вошли, замерли - и повисла такая тишина, что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.

-  Владимир  Ильич!  -  медово  заговорила  тетка.  -  Гости  к  вам,

школьники, отличники!

Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он очень походил на  свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде, и в  то  же  время  чем-то неуловимо отличался от них, и Руське подумалось, что прав был дядя  Костя, когда говорил отцу - а Руська нечаянно  подслушал,  -  что  фотографируют, рисуют и лепят других людей, специальных артистов, чтобы избежать  дурного глаза... Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрел он накласс

тоже странно: будто никак не мог понять, что это за люди и что  ониздесь

делают. Тетка с длинным носом встала рядом с ним, повернулась к классу,  и Ильич тут же хитро улыбнулся, подмигнул или прищурился - Руська не понял -и быстро встал.

- Культурная задача не может  быть  решена  так  быстро,  как  задачи политические или военные, - сильно картавя, сказал он.  На  слушателей  он смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они - у его ног. - Мы неможем

уничтожить различия между классами до полного введения коммунизма. Нам  не нужно зубрежки, но нам нужно развить и  усовершенствовать  память  каждого обучающегося знанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту, превратится в пустую вывеску, коммунист будет  только  простым  хвастуном, если не будут переработаны в его сознании все полученные  знания.  Тут  мы беспощадны, и тут мы не можем вступить ни на  какой  путь  примирения  или соглашательства.  Это  надо  иметь  в  виду,  когда  мы,  например,ведем

разговоры о пролетарской культуре. Старая школа  была  школой  учебы,  она заставляла усваивать  массу  ненужных,  лишних,  мертвых  знаний,  которые забивали голову и превращали молодое поколение  в  подогнанных  подобщий

ранжир чиновников. Теперь они видят: Европа так  развалилась,  империализм дошел до такого положения, что никакая буржуазная  демократия  не  спасет, что только Советская власть может спасти.  Трудящиеся  тянутся  к  знанию, потому что оно необходимо  им  для  победы.  Главное  именно  в  этом.  Мы говорим: наше дело в области школьной  есть  та  же  борьба  за  свержение буржуазии; мы открыто заявляем, что школа вне жизни, вне  политики  -  это ложь и лицемерие. То поколение, которому сейчас пятнадцать лет, оно увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество!

Первой захлопала Галя Карповна, за ней - весь  класс.  Руська  бил  в ладоши "коробочкой" - то есть пальцами правой руки в расслабленную  ладонь левой; звук от этого получался громкий  и  резкий,  как  выстрел.  За  его спиной Толик хлопал "венчиком" - это  еще  громче,  но  глуше.  На  Руську навалилось  какое-то  не  совсем  понятное  разочарование   -   все,   что происходило сейчас с ним и с остальными, было таким простым,  деловитым... и непонятно, почему об этом так не хотят говорить,  почему  разволновалась мама и чего боится Толик...

Ильич сел, каким-то птичьим движением достал из ящика стола  огромную коробку конфет, опять хитро прищурился.

- Желание поговорить с народом у меня всегда есть, - сообщил он. - Да вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно стало в школе учиться?

- Вот ты, девочка, - показала пальцем на Машку носатая тетка.

- Интересно, Владимир Ильич! - закричала Машка.  Мы  учимся  русскому языку и литературе, математике и  географии,  физике  и  химии,  рисованию пению  и  физкультуре!  По  всем  предметам   у   нашего   классаполная

успеваемость!..

- И пению учитесь? - прищурился Ильич. - А какие песни поете?

- Революционные, Владимир Ильич! - у Машки от натуги сорвался  голос. - И про нашу любимую партию!

- А неужели детских песен никаких не поете? Я вот помню,  мы  пели... нет, забыл... берите конфеты, берите! Забыл песню...

Все стали подходить и брать конфеты.  Руська  тоже  подошел  ивзял.

Конфеты были необыкновенно вкусные, он проглотил обе в один  миг  ивдруг

услышал, как за спиной вздохнул - нет, протяжно всхлипнул Толик.

- Сходи, возьми, - сказал Руська. Вкусные - жуть.

- Не, - сказал Толик.

- Ну, хочешь, я схожу? - предложил Руська.

- Нет, - голос у Толика стал совсем слабый. - И ты... ты не ходи...

Тетка с длинным носом взглянула на часы.

- Все, дети, - сказала она. - Время Владимира Ильича очень дорого для

страны и для всех нас, попрощаемся с ним, до свидания Владимир Ильич!

- До свидания, до свидания! - заговорили все и повернулись к выходу. - Держи меня... прошептал Толик и повис на  Руське.  Руська  вцепился

Толику в ремень, оглянулся -  кто  поможет?  Галя  Карповна  была  далеко. Подоспел Ромка Жариков, вдвоем с Руськой они подхватили Толика под руки  и повели к выходу. Ильич - Руська успел заметить - уже сидел, как вначале, и водил пером по бумаге. И  вдруг  Руське  страшно  захотелось,  чтобы  хоть что-то  случилось...  чтобы  Ильич  показал  классу  "козу"...  онопять

оглянулся и обомлел: Ильич, не отрываясь от  письма,  поднял  левую  руку, выставил указательный палец и мизинец - и боднул воздух...

В коридоре стало плохо еще и Машке. Дядька в военной форме под  белым халатом поднял ее на руки и отнес на кушетку. Толика  посадили  рядом,  он был весь синий и дышал ртом.  Не  надо  так  волноваться,  кудахтала  Галя Карповна. Посмотрела бы на себя, подумал Руська.

- Передохнули? - спросила тетка с длинным носом. - Прошу в  столовую. Вам будет дан обед из трех  блюд,  кто  захочет  добавки  может  попросить официантку.

- Дойдешь? - тихонько спросил Руська Толика. Толик промычал что-то  в том смысле, что да, дойду.

Ха, подумал Руська, когда их повели по коридору,  тут  самому  бы  не упасть! Ноги были тяжелые, как гири, и совсем не отрывались от пола. И все так: шаркали о паркет  и  плелись,  пошатываясь.  Машку  сзади  всех  вел, придерживая,  тот  военный  в  белом  халате.  Навстречу  классу  попалась странная парочка: горбун, который проверял на честность, и  с  ним  гибкий тонкий человек в мягком сером костюме, круглолицый и круглоглазый. Проходя мимо, этот человек сказал горбуну: "Покушал любимый. Ты погляди, Федор, от сарделек одни шкурки остались..." - на что горбун зашипел и заозирался.

- Ты видел? - прошептал Толик.

- Кого? - не понял Руська.

- Ты что, не знаешь, кто это?

- Который?

- Ну не горбатый же.

- Нет. А кто он?

- Это же кошачий бог!

Руська оглянулся, но никого в коридоре уже не было.

В столовой их рассадили за столы по восемь человек,  и  официантки  в белых передниках и наколках стали разливать суп. Суп был страшно  вкусный, только слишком горячий. На второе было что-то тоже  вкусное,  но  как  оно называется, Руська не знал. Потом принесли компот и  мороженое.  Мороженое Руська уже еле ковырял, засыпая. Кошачий бог, думал он, надо же...

В автобусе Руська уснул. Разбудила его  Галя  Карповна.  Оказывается, всех развозили по домам, и больше того - завтра на уроки можно не  ходить, и еще больше - мама или папа могут завтра не идти на работу, вот талон  на отдых, передай им... Руська не помнил, как добрался до кровати.  Он  спал, ему снился почему-то кошачий бог, как он долго и тщательно  вяжет  оберег, надевает на шею, оглядывается через  плечо,  хитро  подмигивает  и  делает Руське "козу". Как он сказал? Сад... сер... седельки? Что такое  седельки? Надо будет спросить... Потом приснилась мама, она сидела у стола и  плача, втыкала булавку в какую-то бумажку.  Мама  очень  боялась,  но  все  равно втыкала и втыкала. Потом сожгла бумажку на огне. Мама, позвал  Руська,  но вместо мамы подошел кошачий бог и сказал:  гордись,  теперь  ты  настоящий пионер. Почему галстук красный  знаешь?  Это  цвет  крови,  пролитой...  -сказал Руська и испугался чего-то.  Правильно,  сказал  кошачий  бог,  вот смотри: он сжал галстук в кулаке, и закапала кровь. Мама! -  опять  позвал Руська, открой, открой глаза, сказала мама, скорей открой! Руська  открыл. Завешенная газетой, горела лампа, и за столом сидели  отец  и  тетя  Люба, Машкина мама.

- Ты пить хочешь? - спросила мама.

- Пить, сказал Руська. - Да, хочу.

- Сейчас... мама налила из чайника воды в стакан, поднесла Руське  ко рту. Руська жадно выпил.

- Русланчик, - спросила тетя Люба, - как ты себя чувствуешь?

- Ничего... сказал Руська. - Голова только болит... и тошнит везде.

- А Машеньку в больницу забрали, - сказала тетя Люба. - Так ей  плохо было, так плохо...

- Он у нас герой, - сказал отец. - Он у нас выносливый...

- Все обойдется, Люба, - сказала мама. - Бывает...

- Да обойдется, конечно... я, что ли, сомневаюсь...

Вдруг что-то звонко хрустнуло, мама вскрикнула. Отец, сердито  ворча, встал, стряхивая с ладони осколки стекла - и вдруг быстро-быстро  закапала кровь.

- Это не я! - испуганно сказала тетя Люба.

- Ясно, что не ты, - отец, держа ладонь перед собой,  как  полную  до краев чашку, пошел к рукомойнику. - Какая из тебя колдунья...

Мама помогла ему промыть руку, перевязала чистой тряпочкой.

- Может, в больницу сходишь? - сказала она. - Укол сделают.

- Да ну, - отмахнулся отец. - Заживет, как на собаке.

- Пойду я, - сказала тетя Люба. - Хорошо с вами...

- Куда ты торопишься, - сказала мама. - Чего тебе там одной делать?

- Спать лягу.  Завтра  с  утра  -  в  больницу,  кровь  для  Машеньки сдавать...

- Слушай, Люба, - сказал отец, - если надо будет - я ребят организую. Ты говори, не стесняйся.

- Спасибо, Петя. Сказали, пока хватит...

Она ушла.  Отец  налил  себе  чаю  в  новый  стакан.  Сквозь  повязку проступило яркое пятно.

- Давай поворожу, - сказала мама. - Кровь  остановлю,  да  и  заживет скорее.

- Хочешь на работу меня завтра выгнать? Шучу, шучу. Руська, что ты?.. - Ничего, - сказал Руська. - Просто смотрю.

Следующий день был длинным и скучным. Руська пытался читать, играть с отцом в шашки... Хотелось не то чтобы спать - а просто лечь и  отвернуться от всего. К вечеру рука отца разболелась, он дождался,  когда  вернется  с работы мама, и пошел в больницу. Мама села чистить картошку. Руська  лежал и смотрел на нее. Ему почему-то  вспомнился  кошачий  бог,  как  он  вяжет оберег, надевает его, оглядывается через плечо...

- Мама, - сказал Руська. - А знаешь, я там подумал, чтобы он  показал "козу" - и он показал...

Мама поняла все сразу.

- Ты никому не говорил? - прошептала она. Губы у нее побелели.

- Н-нет... испугался Руська.

- Никому никогда не говори! -  мама  оказалась  вдруг  возле  Руськи, схватила его за плечи. - Никому  и  никогда!  Даже  папе!  Забудь!  Забудь навсегда, чтобы никто-никто... потому что иначе всем  конец:  тебе  конец, нам с отцом, дяде Косте с тетей Валей, их  Женечке  и  Оксане...  ты  меня понял? Ты понял, да?

- По-онял... - прошептал Руська и вдруг заплакал. - Мама, мама...

- Я твоя мама! Ах, боже ж ты мой, вот несчастье, вот несчастье...

Пришел отец,  сказал,  что  рану  почистили,  положили  мазь  и  дали освобождение до конца недели.

- Вы что, поссорились? - спросил он, приглядываясь к зареванным лицам Руськи и мамы.

- Нет, все в порядке, - сказал Руська. - В шашки еще сыграем?

Они сели играть, и отец проиграл четыре партии подряд.

- Рука сильно болит? - понимающе сказал Руська.

- Разве это боль, - сказал отец странным голосом. - Это не боль...

- Мужчины, ужинать! - позвала мама.

- Иди, - сказал отец, - это тебя...

Руська вернулся в школу через  три  дня.  Машка  пролежала  неделю  в больнице, потом еще неделю дома и, наконец, появилась - бледная и худая. А Толик все не приходил и не приходил, а потом Галя Карповна сказала, что он перевелся обратно в старую  свою  школу.  Адреса  его  никто  не  знал,  а съездить в ту школу - отвезти марки, ну, и все такое -  Руська  так  и  не собрался. Венька стал часто болеть и его забрали из школы.

Этим все и кончилось.

1991, апрель